Недотрога
Автор : психолог Гуляев Владимир Владимирович
Иногда самое токсичное не кричит и не бьет посуду.
Оно молчаливо, правильно и одобряемо обществом. Оно носит маску любви.
Этот рассказ — попытка заглянуть за кулисы «идеальных», одобряемых социумом отношений и увидеть механизмы, которые тихо и незаметно растворяют личность.
Ольга и Сергей были эталоном.
Не «ячейкой общества», а скорее его витриной.
Они приходили на вечеринки вместе, уходили вместе, заканчивали предложения друг друга. Часто одевали одежду в тон друг друга или даже «семейные» свитшоты .
Друзья умилялись: «Вы как одно целое».
Ольга в ответ лишь сжимала пальцы Сергея чуть сильнее. Она уже не помнила, когда в последний раз звонила подруге, а не ему. Ее мир сузился до размеров их диады. Это называлось «слияние как идеал». Идеал, в котором тонуло ее «Я». Однажды, когда Сергей уехал в командировку, она смотрела в зеркало и не могла ответить на простой вопрос: «Чего хочешь ты?». Отражение было чужим. Это был первый, тихий звоночек деперсонализации.
Ее мать, Галина Петровна, была воплощением другой добродетели — культа жертвенности. «Я всю жизнь на тебя положила, Оленька моя», — говорила она, и эти слова висели в воздухе тяжелее свинцовых гирь. Любое решение Ольги , не одобренное матерью, ощущалось как предательство. Благодарность стала пожизненным долгом, невыплачиваемой ипотекой души. Галина Петровна искренне не понимала, почему дочь, у которой есть «всё», иногда выглядит такой несчастной. А Ольга чувствовала лишь тяжелую, невыносимую вину, которая медленно выдавливала из нее жизнь.
Отношения с Сергеем, помимо слияния, имели четкий, неозвученный устав — транзакционность. Он обеспечивал финансовый комфорт. Ее часть договора — создавать уют, быть «опорой» и всегда сохранять хорошее настроение. Любовь стала валютой. Невыполнение плана — холодность, молчание, упреки в неблагодарности. Она научилась не просить, не грустить, не уставать. Она стала функцией — «идеальной женой». И однажды, разливая утренний кофе, она поймала себя на мысли, что наблюдает за своими руками со стороны. Как будто это были не ее руки, а просто механизм, выполняющий задачу. Дереализация стелилась тихим туманом, делая мир плоским и беззвучным.
И главное правило, на котором держался этот хрупкий мирок — отрицание конфликтов. «Не расстраивай его», «Не создавай проблем», «Главное — мир в семье». Ее гнев, обида, разочарование не исчезали. Они, как подпольные диверсанты, находили лазейки. Щемящая боль в груди перед сном. Внезапная дрожь в коленях. Ощущение, что ты смотришь плохой, немой фильм про чужую жизнь. Ее эмоции, одна за другой, отправлялись в подполье, пока внутри не воцарилась полная, оглушительная тишина.
Лаборатория распада: когда «нормальное» — опасно
То, что переживала Ольга , — не ее личная слабость. Это закономерный результат жизни в системе так называемых, «токсичных нормативов».
Исследования подтверждают, как социально одобряемые модели калечат психику.
1. Растворение в другом. Исследование, опубликованное в Journal of Contextual Behavioral Science, показывает, что «слияние» (fusion) в отношениях напрямую коррелирует с симптомами тревоги и депрессии. Когда границы «Я» размыты, любая угроза отношениям воспринимается как угроза собственному существованию. Мозг, лишенный опоры в себе, находится в перманентной тревоге. При расставании такой человек переживает не просто горе, а экзистенциальный крах, что является прямым триггером для эпизодов деперсонализации.
2. Экономика чувств. Транзакционность превращает отношения в рынок. Ученые из Калифорнийского университета в Беркли выяснили, что когда любовь обусловлена выполнением условий («я буду тебя любить, если...»), это подавляет активность в зонах мозга, связанных с эмпатией и искренней привязанностью (вентральный стриатум, префронтальная кора). Человек привыкает «зарабатывать» любовь, переставая чувствовать собственную ценность вне этого обмена. Он становится актером в своей жизни, что и есть суть деперсонализации.
3. Тихий бунт тела. Теория поливагальной теории Стивена Поргеса и данные Гарвардской медицинской школы подтверждают: подавленные эмоции не исчезают. Они создают хроническое напряжение в нервной системе, приводящее к дисрегуляции. Организм, неспособный ни бороться, ни бежать, выбирает третий путь — «замереть». Это состояние ступора, диссоциации и эмоционального онемения — физиологическая основа для дереализации. Мир становится нереальным, потому что нервная система отключает его восприятие как опасного.
Прорыв случился внезапно.
Это случилось в разгар их званого ужина. Гости — их общие друзья, коллеги Сергея — смеялись, хвалили закуски и вино.
Ольга, как всегда, была идеальной хозяйкой: улыбка, вовремя подлитое вино, остроумная реплика. Внешне — безупречный спектакль.
Она сидела напротив Сергея и слушала, как он рассказывает историю их недавней поездки в Италию. Той поездки, что была расписана по минутам, где она хотела просто побродить по улочкам, а он водил ее по музеям из списка «это обязательно нужно посетить! ».
«...и тогда моя Оленька , — весело говорил он, обращаясь к гостям, — чуть не плакала от восторга, когда увидела фрески в Сикстинской капелле. Помнишь, дорогая?»
Он посмотрел на нее, ожидая кивка, сияющей улыбки подтверждения.
И в этот момент с ней случилось это.
Она смотрела на его губы, двигавшиеся в такт словам, слышала знакомый голос, но смысл слов рассыпался. Она видела его лицо, но не узнавала его. Оно стало просто набором черт: нос, рот, брови. Как манекен. А его голос превратился в монотонный фоновый шум, как гудение холодильника.
Она сидела и смотрела на этого незнакомца, который так уверенно говорил о ее эмоциях. И поняла, что он лжет. Он делал это и раньше, как она этого не замечала? Он всегда привирал так, чтобы другие завидовали его проницательности или его жизни и относительно нее и ее чувств. Чувств. Её чувств…
Не потому что хотел солгать, а потому что он никогда и не спрашивал, что она чувствовала на самом деле. Он видел только ту версию ее, которую сам и создал — восторженную туристку и путешествие, от рассказа о котором все восхитятся.
И тут ее психика, доведенная до предела годами такого «сотрудничества», нажала аварийную кнопку. Возникло ощущение, будто она парит под потолком и оттуда наблюдает за всей сценой. Она видела сверху эту женщину с ее именем и ее лицом, которая сидела за столом и автоматически улыбалась. Видела этого мужчину, рассказывающего анекдот от ее имени, о котором она до этого не имела ни малейшего понятия. Видела гостей, которые смеются.
Это была деперсонализация в самой отчетливой форме. Полное отделение своего сознания от собственного тела и роли, которую это тело вынуждено играть…. Ради чего????
Мозг кричал: «ЭТО НЕ Я! Этот человек приписывает мне чувства, которых у меня не было. Эта женщина за столом — не я. Я не могу больше это выносить, поэтому Я УХОЖУ ОТСЮДА. Я буду наблюдать со стороны, чтобы не сойти с ума».
Эпизод длился, возможно, минуту. Потом — резкий щелчок, и она снова почувствовала свое тело, сжатые под столом колени, затекшую спину. Гул голосов вернулся, обрушившись на нее лавиной.
Кто-то из гостей спросил ее о чем-то. Все смотрели на нее.
Ольга медленно поднялась. Лицо ее было спокойным, почти бесстрастным.
— Простите, — сказала она тихим, но четким голосом, который был слышен в наступившей тишине. — Но я не могу больше это терпеть. Этот человек только что рассказал вам, как я «чуть не плакала» от восторга. На самом деле, в той капелле мне было душно и скучно. А сейчас, глядя на него, я не чувствую ничего. Абсолютно ничего. И это пугает меня гораздо больше, чем любая ссора.
Она отодвинула стул и вышла из комнаты. Не потому что хотела скандала. А потому что поняла: если она сейчас не подтвердит факт своего существования, ее сознание просто не вернется в тело. Оно останется под потолком навсегда, наблюдая за тем, как незнакомка по имени Ольга проживает за нее ее жизнь. И назвали они ее не Ольга, а какими то ставшими теперь внезапно мерзкими для нее, уменьшительно-издевательскими «Оленька, Олюшка».
Этот поступок был не агрессией. Это была акция самоспасения.
Самые тяжелые оковы — те, что не весят ничего, потому что сделаны из воздуха одобрения, долга и молчания. И первый шаг к свободе — услышать, как этот воздух с гулом вырывается из легких, и назвать тюрьму — тюрьмой. Даже если все вокруг уверены, что это — рай.
Существует множество социально одобряемых моделей отношений, которые ведут к тем же разрушительным последствиям о которых говориться в этом рассказе — эрозии самости, тревоге, а в крайних случаях — к дереализации и деперсонализации (ДП/ДР).
Давайте назовем эти модели, как и я назвал в рассказе - «токсичными нормативами» и рассмотрим более четко и детально? Чем они опасны? Вроде бы же многие так живут?
Они опасны именно потому, что маскируются под «правильные» отношения, и человеку трудно понять, почему ему так плохо в рамках «нормы».
Итак, модели отношений, ведущие к крайне негативным последствиям для психики и здоровья:
1. Слияние как идеал («Мы — одна душа»( относительно партнера), мы с дочкой такие подруги!»( с сыном друзья)
Относительно партнеров:
· Как выглядит: «Он — мой лучший друг, муж, любовник и брат в одном лице». «Мы всё делаем вместе, у нас всё общее». Социум романтизирует это: «Вот это идеальная пара, не разлей вода!».
· Реальность: Это нездоровая симбиотическая связь, при которой уничтожаются личные границы. Исчезает понятие «Я», остается только «Мы». Партнеры перестают быть отдельными личностями со своими интересами, друзьями, мнениями.
· Последствия: Потеря себя. Когда человек пытается что-то сделать отдельно, он испытывает колоссальную вину. При расставании (даже при гибели партнера) — ощущение, что оторвали часть личности, что ведет к тяжелейшей идентичности и той самой деперсонализации («кто я без него? я не чувствую себя собой»).
2. Культ жертвенности (особенно в родительско-детских и супружеских отношениях)
· Как выглядит: «Я всю жизнь на тебя положила(лся)», «Ради семьи/детей я отказался(ась) от карьеры/мечты/себя». В социуме это часто подается как высшая добродетель.
· Реальность: Это скрытый договор. Жертва ожидает бесконечной благодарности и послушания в ответ. Любая попытка отделиться (выросшего ребенка, партнера) воспринимается как предательство. Возникает чувство «пожизненного долга».
· Последствия: У «жертвы» — выгорание, обида, пассивная агрессия. У того, на кого «принесли себя в жертву» — тяжелейшее чувство вины, невозможность жить своей жизнью без ощущения, что он предает. Это прямой путь к экзистенциальному кризису и ДП/ДР.
3. Транзакционные отношения («Ты должен/должна»)
· Как выглядит: «Я обеспечиваю семью, значит, ты должна обеспечивать уют и послушание». «Я родила тебе ребенка, значит, ты должен быть мне верным и предоставить мне комфорт». Отношения строятся не на чувствах, а на выполнении взаимных обязательств.
· Реальность: Любовь и забота превращаются в валюту. Нет места спонтанности, искренности, слабости. Если ты не выполняешь свою «часть договора», тебя лишают «оплаты» (любви, внимания, уважения).
· Последствия: Человек перестает чувствовать свои настоящие эмоции. Он действует как функция. Ощущение, что ты не живой человек, а винтик в системе. Это состояние «жизни по сценарию» — частая причина деперсонализации, когда собственные чувства кажутся чужими.
4. Отрицание конфликтов («Главное — чтобы все было тихо»)
· Как выглядит: «Не расстраивай его/ее», «Не поднимай эту тему, чтобы не было ссоры», «Потерпи, само рассосется». Внешне — это «идеально спокойные» отношения.
· Реальность: Невыраженные эмоции (гнев, обида, раздражение) не исчезают. Они вытесняются в бессознательное и проявляются как психосоматика (болезни, панические атаки) или как внезапные, неконтролируемые вспышки.
· Последствия: Человек запрещает себе чувствовать «неудобные» эмоции. Со временем он перестает чувствовать вообще. Эмоциональная тупость и неспособность распознавать свои чувства — классический спутник деперсонализации. Мир становится плоским и нереальным, потому что в нем нет эмоциональных красок.
Связь с дереализацией и деперсонализацией
Дереализация (ощущение нереальности окружающего мира) и деперсонализация (ощущение нереальности себя, наблюдение за собой со стороны) — это механизмы крайней психологической защиты.
Мозг и психика говорят: «Стоп! Та реальность, в которой ты находишься, настолько невыносима (потому что ты не можешь быть собой, должен постоянно соответствовать, жить в состоянии тревоги и подавления), что мы лучше отключим ее совсем. Мы сделаем так, чтобы ты это не чувствовал(а)».
· Слияние приводит к ДП напрямую: «Если мое "Я" растворено в другом, то где я? Я не чувствую своего тела, своих желаний — это не я».
· Жертвенность и транзакционность приводят к ДР: «Мир, в котором любовь и забота — это товар, а я — функция, не может быть реальным. Это какая-то жестокая игра, в которую я вынужден(а) играть».
· Отрицание конфликтов — самый прямой путь: «Мои истинные чувства не имеют права на существование в этой реальности. Значит, чтобы выжить, я должен(на) отключить все чувства вообще».
Вывод: Самые опасные токсичные отношения — не те, что очевидно уродливы (с рукоприкладством или оскорблениями), а те, что облачены в тогу социального одобрения. Они заставляют человека сомневаться в своем праве на несчастье: «Со мной все хорошо, меня любят, о мне заботятся... почему же мне так плохо? Почему я себя не чувствую?».
Именно это внутреннее противоречие между «должен быть счастлив» и реальными переживаниями и создает тот разлом в психике, который ведет к тяжелым последствиям.